Отметили 30-летие образования Концерна. Правда, как-то
буднично без фанфар и именитых гостей. Думаю, что определяющую роль в
скромности праздника сыграла продолжающаяся специальная операция и очередная пандемия.
После Чернобыльской аварии в
начале 1986 года произошли массовые отказы системы управления и защиты СУЗ на
большинстве реакторов c
ВВЭР-1000
– это зависания и расцепления поглощающих стержнейСУЗ (системы управления и
защиты)при срабатывании аварийной защиты. И если расцепления приводов еще можно
было пережить, т.к. основными негативными последствиями были снижение мощности
(обидно терять миллионы рублей, но не смертельно), недовыработка и перекосы в
нейтронных полях активной зоны, то зависания могли в случае аварийной ситуации
на реакторе закончиться катастрофой с расплавлением активной зоны и выходом
радиоактивности за пределы гермооболочки.
Говорю уверенно, т.к. в то
время я курировал в 16 ГУ Минсредмаша СССР (открытое название Главатомэнерго
Государственного комитета атомной энергии) проблемы эксплуатации действующих и
разработку перспективных реакторных установок с ВВЭР, и, соответственно, работу
ОКБ «Гидропресс» (главный конструктор В.В.Стекольников) и Отделения
Курчатовского института (руководитель
В.А.Сидоренко). А проблем с РУ ВВЭР хватало: то уронили при
транспортировке корпус реактора на площадке НвАЭС, там же образовалась трещина
в опорном кольце реактора, трещали коллектора и трубчатка парогенераторов на
ВВЭР и т.п.
Все это требовало принятия
соответствующих решений и организации работ как на уровне главного конструктора
и (ОКБ ГП) и Научного руководителя, так и 16 главного управления. Но возникшие
проблемы с приводами СУЗ были серьезнее большинства других, речь шла не только о существовании атомной
энергетики, но и всей страны. Еще одна авария с расплавлением активной
зоны и выходом радиоактивных материалов за пределы площадки могла не только
похоронить отечественную атомную энергетику, но и запустить процессы развала
страны. Тем более, что западные непартнерыуже начали компанию по дискредитации
советского мирного атома, подхваченную отечественными либералами и экологами.
Цель была, конечно, «святая» – напугав мировое сообщество атомной угрозой,
закрыть советские АЭС и вытеснить СССР с мирового рынка атомных технологий!
В 1986 году антиатомная
компания только начинала разворачиваться с требований всего «прогрессивного»
сообщества (тогда еще не ЛБГТ- сообщества) закрыть все АЭС с РУ типа РБМК,
которое позднее, с началом перестройки и гласности распространилось на всю
атомную энергетику страны. Помню в командировке в Воронеже мы с Виктором
Алексеевичем Сидоренко сойдя с поезда ждали машину для поездки на аварийный
энергоблок НВАЭС, где на ВВЭР-440 была обнаружена трещина в опорном кольце
корпуса реактора.
Разговорившись, он произнес
сакраментальную фразу: «знаешь, после Чернобыля в приличной компании стало
стыдно говорить, что ты работаешь в атомной энергетике». Я ее запомнил, также
как всегда буду помнить профессионала высочайшего класса В.А.Сидоренко. Не
хватало только еще тяжелой аварии на АЭС с ВВЭР, чтобы встал вопрос о закрытии
всей атомной энергетики. А вероятность такой аварии из-за отказов СУЗ была и
ежемесячно возрастала.
Кстати, причиной повреждения опорного
кольца корпуса реактора, оказалась медная прокладка, установленная при монтаже
для выравнивания корпуса. Сейчас точно не помню, но отклонение от горизонтали
многометрового в диаметре корпуса допускалось где-то на уровне 1-2 миллиметра. Также к
причинам можно отнести нарушения правил и норм при монтаже, вызванное желанием
поскорее сдать энергоблок, и недостаточный контроль за монтажом со стороны
эксплуатации и надзирающих органов.
Сначала, на стадии осознания
проблемы и постановки задачи (а это уже почти половина ее решения), начались
взаимные обвинения: главный конструктор предъявлял претензии к эксплуатации
приводов, эксплуатация говорила о дефектах в конструкции приводов СУЗ. Кстати,
обвинения с одной и другой стороны, как выяснилось позже, были обоснованными.
Другой вопрос, что они не ускоряли, а тормозили решение проблем. Потребовался
грозный оклик с самого верха. Политбюро ЦК КПСС на доклад, сделанный
профильными отделами ЦК о нарушениях в работе приводов СУЗ, дало поручение,
помню, 5 министерствам (Министерствам Среднего машиностроения, Энергетики,
Энергетического машиностроения, Приборостроения, Электротехнической
промышленности и АН СССР) в месячный срок разобраться с проблемами СУЗ, найти
решение и доложить! Почему до мельчайших подробностей помню всю эту историю –
курировать решение этой проблемы в аппарате Минсредмаша (и соответственно роль
стрелочника в случае неудачи, правда вместе с достойной компанией в лице ОКБ
«Гидропресс и Курчатовского института) было поручено мне! Импульс, пришедший с самого верха положил
конец поискам виновных, и работа закипела. Были найдены технические решения,
как в изменении конструкции, так и правилах эксплуатации (не хочу утомлять
читателей техническими подробностями). Скажу только, что причины расцепления и
зависания были разными. И если при расцеплении потребовалось минимальное
изменение узла крепления кластера поглотителей к штанге привода, то при
зависании пришлось вносить более серьезные изменения в конструкцию.
Необходимо также отметить, что
отказы происходили на фоне грубых нарушений правил эксплуатации приводов СУЗ
персоналом АЭС. Кстати, при работе приводов СУЗ на испытательном стенде в ОКБ
«Гидропресс», где их «гоняли» до исчерпания ресурса в условиях, имитирующих
эксплуатационные, ни одного (!) случая расцепления, а тем более зависания не
было. Заключительным аккордом, уже к концу установленного месячного срока, было
совещание на Ижорских заводах (тогда – изготовитель приводов СУЗ) с участием 4
министерств (все были представлены заместителями – первыми заместителями
Министра), а вот руководство Минсредмаша почему-то не пригласили, и начальник
16 ГУ Куликов направил меня.
Ехали мы с В.В.Стекольниковым и
поселились в одном номере. На следующий день разгорелась последняя жаркая
дискуссия между генеральными директорами Ижоры и Электросилы, но уже не по
вопросу что делать, а кто будет отвечать в целом за привод СУЗ, если что-то
пойдет не так, ведь ответственность лежит на том предприятии, которое сварит на
изделии последний шов.
Но сроки были ограничены: на
следующий день от Политбюро должен приехать на Ижорский завод секретарь ЦК
Зайков и выслушать наш доклад. До поздней ночи мы вдвоем с Василием
Васильевичем Стекольниковым писали в гостинице протокол совещания, который
утром в цейтноте подписали все участники и доложили Зайкову о том, что
технические и организационные решения найдены и отказы приводов СУЗ будут
устранены. Но на этом эпопея с приводами для меня не закончилась: нужно было
еще и доложить в ЦК о проделанной работе, причем доложить за подписью всех,
кому поручалось, т.е. 5 Министров и Президента АН СССР А.П.Александрова. Это
осложнялось еще и тем обстоятельством, что на поручении стоял гриф из 2 букв,
кто работал в системе Минсредмаша знает, что это такое, и естественно, ответ
должен быть тоже с 2 буквами.
Не буду утомлять читателей
описанием хождения по мукам, т.е. по 4 министерствам (в Минсредмаше я подписал
сразу), расскажу только о запомнившейся встрече с Президентом Академии наук
СССР, директором Курчатовского института Великим! (без преувеличения и иронии)
Анатолием Петровичем Александровым.
Помог Кулов Евгений
Владимирович, незадолго до этого вновь вернувшийся в 16 Главк заместителем
начальника с должности Председателя Госатомнадзора СССР, которую пришлось
покинуть после Чернобыля. Узнав, что осталась только подпись Анатоль Петрова,
так его называли в Минсредмаше, он через Сидоренко В.А. разыскал его дома.
Александрову нездоровилось, и мы поехали к нему в коттедж, недалеко от
института. Должен отметить, что коттедж выдающегося ученого и организатора
науки был, по сегодняшним меркам, очень и очень скромным. Войдя в гостиную, мы
присели и скоро со второго этажа вышел сам А.П.
Одет он был в какие-то треники телесного цвета и такую же фуфайку, что
было диссонансом с рангом Президента РАН и директора Курчатовского института. Привыкший
видеть его в официальной одежде на всяких торжественных мероприятиях я даже
смутился.
Выслушав мой доклад о проблемах
с зависанием и расцеплением приводов СУЗ и их устранении, Анатоль Петров задал
мне вопрос: «а причина зависаний и расцеплений одна и та же?». Я начал
объяснять, что разные, но почувствовал под столом довольно сильный толчок ногой
от Кулова. Поняв, что не стоит утомлять великого человека ненужными
подробностями и подписав доклад в ЦК, я отбыл на работу.
В целом этим эпизодом (вниманием
к проблемам атомной энергетики даже на уровне Политбюро) скажу основное:
использование атомной энергии, как в мирных, так и других целях и ее
безопасность были в центре внимания высшего руководства страны. Для понимания
хочу напомнить, что практически все заместители Председателя Правительства СССР,
да и сам Председатель Н.И.Рыжков, принимали непосредственное участие в
ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, сменяя друг друга на
площадке ЧАЭС каждые две недели.
В данной статье я хотел рассказать
не только о решении одной из существенных проблем атомной энергетики, но и о
системе принятия решений по безопасности в техногенной сфере в то время. Угрозы
существования атомной энергетики с решением проблемы приводов СУЗ не
закончились, а нарастали в основном в период смутных 90-х годов, но перешли из
технической плоскости в организационно-экономическую и, как бы поточнее выразиться, – в область
общественной приемлемости (информационно психологическую). Но, как говорится, это уже другие истории, о
которых я надеюсь рассказать позже.